Нефть Brent
$73.30
+3.08%
23
10 ноября в новгородском отеле «Парк Инн» главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов и губернатор Новгородской области Андрей Никитин дали открытое интервью новгородским журналистам.
Модератором встречи стал директор медиахолдинга «Агентство информационных коммуникаций» Сергей Бондаренко.
«53 новости» предлагают полную текстовую версию интервью.
Сергей Бондаренко (СБ): «Коллеги, добрый день. Я думаю, что сегодняшних гостей представлять не надо, поэтому три слова о формате.
Это формат открытого интервью. У меня заготовлены вопросы, также предполагаются и приветствуются вопросы из зала, необязательно в русле тех тем, которые обсуждаться будут отсюда. Соответственно, как пойдет разговор, так и пойдет. Надеюсь, будет интересно. Позвольте тогда начать. Алексей Алексеевич, начнем с вас.
Я довольно часто привожу вас в пример, как пример того, как человек может в общем делать то, что он хочет в профессии и при этом сохранять возможность общения с властью, контакт с ней, получать ту информацию, которая недоступна даже многим, скажем так, официальным СМИ. Как у вас это получается?»
Алексей Венедиктов (АВ): «На банальный вопрос – банальный ответ. Он заключается в том, что надо заниматься своей профессией. Когда, предположим, вы – хирург, и вам на стол привозят человека с пулей в плече, вы же не спрашиваете его политические взгляды, бьет ли он жену? Ваша задача – вынуть пулю.
И в этой связи очень важно понимать, что если вы занимаетесь профессией, у вас могут быть дружеские отношения. У меня дружеские отношения практически во всех политических кругах. Я дружу с пресс-секретарем президента Путина – Дмитрием Песковым, очень дружил с Борисом Немцовым. «Дружил» – значит, мы говорили о семьях, не только о профессии.
Политические взгляды могут быть абсолютно разные. С Андреем Сергеевичем у нас, наверное, много разного во взглядах на Россию, на историю, на движение вперед. Это не мешает нам тесно общаться, просто мы относимся друг к другу профессионально и по-дружески. В этом случае рецепт простой – честность: то, что я говорю по радио, я говорю и президенту. Я никогда не говорю одно там, а другое – сям.
Мне кажется, что для журналистов, сейчас особенно, каждый человек, который имеет аккаунт в соцсетях – на самом деле протожурналист, недожурналист. Он собирает информацию, распространяет информацию или мнения.
Мне кажется, очень важно вспомнить, что основа нашей профессии – это не умение правильно написать слова, а это репутация. И репутация – вещь вполне материальная. И если про вас знают, что вы, может, дурак, но честный – это вопрос репутации. Поэтому наша репутация известна, она публична. Мы, «Эхо Москвы» 27 лет на рынке, наши правила, наше отношение к их соблюдению, никогда не меняются.
Например, в вопросе сохранения источника информации в тайне. У нас была история, когда при Борисе Николаевиче мы получили доступ к его медицинской карте. И мы публиковали диагнозы про сердце. И однажды, на одной встрече в Кремле, ко мне подошел первый замглавы администрации в окружении других людей. Он сказал мне по-дружески: «Ну признайся, кто тебе сливает информацию? Ну признайся». Я, глядя ему честно в глаза, сказал «Ты».
И он прыгнул спиной от меня. Я никогда не видел, чтобы солидный дядя прыгнул спиной назад. Потому что не надо про это меня спрашивать – я все равно не скажу. Так было при Михаиле Сергеевиче, при Борисе Николаевиче, при Владимире Владимировиче, при Дмитрии Анатольевиче, при опять Владимире Владимировиче, а также при Руцком и Янаеве, самопровозглашенных президентах. Не зависит от этого моя позиция. Это моя репутация, я не про них думаю в этом случае, я про себя думаю. Я думаю, как на меня посмотрит мой сын, что скажут мои друзья, которых пять-шесть человек всего. И когда про это думаешь, у тебя все получается, люди тебя уважают независимо от того, насколько твои взгляды и действия совпадают с их взглядами. В этом основа и моих отношений с лидерами партий, с президентом.
Я вам могу рассказать последнюю историю, покороче буду. «Это Москвы» возникло в августе 1990 года, а в сентябре 1990-го на совете безопасности президент Горбачев задал вопрос: «Что это за враждебная станция, которая тут себе такое позволяет». Нам месяц был, месяц! Теперь мы с Михаилом Сергеевичем раз в неделю обедаем и он с удовольствием вспоминает этот совет безопасности. Недавно 7 ноября мы праздновали вместе. И он замахнулся на меня палкой – он тяжело ходит, и сказал «Молчи!» Я сказал «Михаил Сергеевич, вы мне разрешили говорить давно». Он говорит «Когда я тебе разрешил говорить?» «Вы мне разрешили говорить, когда была гласность». «Да?! Ну хорошо». Вот это отношения. Дружеские они, не дружеские, но надо оставаться самим собой».
СБ: «Спасибо. Андрей Сергеевич, вопрос к вам. Вы сейчас не рискуете, сидя рядом с Алексеем Алексеевичем? Просто я подозреваю, что…»
АВ: «Президент не рискует, а губернатор рискует».
СБ: «Не, ну президент сам за себя решает, ему не у кого спросить. Просто я подозреваю, что для многих ваших подчиненных это такой разрыв шаблона».
Андрей Никитин (АН): «Можно я издали начну? Примерно расскажу, как мы познакомились. Точнее не как, а по какой причине это произошло».
АВ: «Я даже не помню, если честно, извини».
АН: «Я плавно втирался в доверие».
АВ: «Обманул, понятно».
АН: «На самом деле, вопрос был очень простой. До АСИ я работал в промышленности и цели мои были понятны – больше выпускаем продукции, больше зарабатывают акционеры, больше платим зарплату. То есть, что такое хорошо и что такое плохо было абсолютно очевидно. Рост и развитие – это хорошо и для работников, и для акционеров, а стагнация и спад – плохо. Когда я попал в АСИ, если посмотреть подборки публикаций СМИ за 2011 – начало 2012 года то, что только не писали о нас: что это на полгода история и потом закроется, что из этого вырастет новое правительство прямо завтра…»
АВ: «Это даже я говорил».
АН: «Вот, не выросло пока, да?»
АВ: «Не выросло».
АН: «И мне самому было важно понимать. Я попал в некую историю. И в этой истории нужно выбрать то, что действительно является полезным. И постараться сделать то, что полезно для человека, который меня выбрал, то есть для президента, ну и для страны. И тут как раз «Эхо Москвы» – очень хороший проверочный элемент.
Их журналисты спрашивают тебя в лоб «А зачем ты нужен? А что ты такого сделал? А почему тебе дают деньги, почему ты получаешь эту зарплату?» И именно в таких открытых дискуссиях вырабатывается понимание, что ты делаешь, зачем это делаешь. Мне нужны были эти критические вопросы, чтобы составить повестку, которая стала повесткой АСИ на пять лет, которые я руководил данной структурой. И в этом ценность «Эха Москвы». Ты приходишь туда и можешь знать господина Венедиктова, можешь не знать его, но тот человек, который будет сидеть напротив и брать у тебя интервью, ему на это плевать вообще. Он будет тебя спрашивать так, как он сам понимает и считает нужным. И это иногда неприятно, иногда обидно, хочется иногда сказать «Как же так?» Но на самом деле это важно. Потому что, если ты не можешь объяснить людям, что ты делаешь и зачем, ты и результата никогда не добьешься.
Я так издали начал, почему «Эхо Москвы» является во многом системообразующей историей для массы людей. Почему туда приходят министры, президенты, маленькие и большие начальники, и не начальники вообще? Потому что там всегда идет правдивая дискуссия. И бояться этого нельзя».
СБ: «Почему у «Эха» это получается, а у остальных – нет?»
АН: «Я не специалист в медийном рынке. Почему только у «Эха» получается? У многих получается, просто по-разному. У «Эха» еще формат очень динамичный, все-таки с газетами – другая история. Там у тебя взяли интервью, потом что-то написали, ты несогласен, начинается какая-то тягомотина. А тут прямой эфир. Тебе задали вопрос, ты либо ответил, либо нет. Такой гамбургский счет».
СБ: «Алексей Алексеевич, у ваших журналистов есть какие-то запреты со стороны редактора и есть ли какой-то кодекс?»
АВ: «Да, мы совершенно не склонны ничего скрывать, у нас все запреты, как вы сказали, публичны.
У нас есть три круга ограничений. Мы так это сформулировали для себя. Первый – то, как журналиста мама воспитала. Это его ценности, которые он приобрел в семье или в подворотне. У меня, например, есть два очень воцерковленных человека. Я никогда не дам им делать комментарий по позиции РПЦ или, предположим, событиям вокруг соборной мечети в Грозном. Я просто не дам. Я знаю их ограничения, я понимаю, что они не смогут быть всесторонне объективны, даже стараясь. Это внутреннее ограничение у каждого свое и у всех разное, разная этика.
Второе ограничение – устав «Эха Москвы». К нему прилагается Московская хартия журналистов, как обязательная часть устава. Там есть некие запреты. Например, там записано, что журналист не может брать в руки оружие. В момент, когда он берет оружие, он перестает быть журналистом. Даже для самозащиты.
Знаете, как возникло это правило? Все написано кровью. В 1992 году несколько журналистов освещали конфликт на Нагорном Карабахе. И одного из журналистов – не нашего издания, попросили понести «трубу». Противотанковую, ракетную – не знаю... Люди шли по хребту, и азербайджанский снайпер «снял» журналиста. Он увидел, что идет человек с оружием. Он же не знает, что это журналист, и он его «снял» просто. И тогда возникла эта вещь, что журналист не имеет права быть солдатом.
Есть ограничения на участие в политических партиях – журналист «Эха Москвы» не может быть участником какой-либо партии. К нам приходила девушка, член молодежного «Яблока», говорит «Хочу у вас работать». Я говорю «Билет на стол». «Или у тебя генсекретарь Явлинский, или у тебя генсекретарь Венедиктов. Не может быть двух начальников». Она положила билет на стол, до сих пор работает, уже 15 лет. Такие ограничения есть.
Это абсолютно антиконституционные ограничения. Если кто-то подаст на меня в конституционный суд, он выиграет. Но я все равно найду способ его уволить. Потому что я считаю это правильным. Наши слушатели должны знать, что ни один из журналистов «Эха Москвы» не подчиняется решениям съездов партий. У него могут быть свои взгляды, более того, на участие в политических митингах требуется персональное разрешение главного редактора. Я имею ввиду как участника, а не как журналиста. А произнесения речей на политических митингах вообще запрещены. Только в корпоративную защиту журналистов, в защиту свободы слова – там мы можем выступать на митингах. Есть масса ограничений, вы на сайте можете посмотреть, это называется Московская хартия журналистов. Она уже слегка устарела, конечно, с соцсетями, но это второе ограничение. Ну и, естественно, самодурство главного редактора туда тоже входит».
АН: «Как же без этого?»
АВ: «Как без этого? Самодурство главного редактора – это в рамках устава.
И третье ограничение – это законы РФ, которыми тоже ограничиваются действия журналистов, они тоже должны их соблюдать.
Например, мы ввели правило, если у нас человек идет на митинг. Вы знаете, у нас сейчас много хватают на митингах людей, в том числе случайно. Так вот, я принял решение и написал приказ, что журналист, который идет работать на митинг, получает бумагу о местной командировке. Например, «Направляется главным редактором для освещения незаконного митинга запрещенной национал-большевистской партии Лимонова» и подпись – Венедиктов. И когда мы обсуждали это с министром внутренних дел Колокольцевым, я ему это объяснил, и он со мной согласился. Говорю «Вы же своих золотопогонников посылаете. Они же не сами идут на митинг. Полиция и ОМОН же не сами идут на митинг, они идут на работу. Также я посылаю журналистов». И он когда стал министром в 2013 году написал телеграмму, обратив внимание всех своих сотрудников, что журналист на митинге работает, если у него есть пресс-карта и местная командировка. Таким образом мы эти ограничения пытаемся обходить. Но, конечно, они есть».
СБ: «Спасибо за лайфхаки. Андрей Сергеевич, два вопроса…
АВ: «Я такого слова не знаю даже, лайфхок. Я старый просто, извините».
СБ: «Во-первых, а вам нравится «Эхо Москвы»? Как радио».
АН: «Как любому человеку, мне что-то нравится, а что-то нет. И я с чем-то, что произносится на «Эхе», согласен, что-то мне интересно, потому что это другая точка зрения. А где-то я сразу выключаю звук, когда знаю, что выступает определенный журналист. Потому что я с ним в принципе не согласен. Но это моя человеческая позиция, это нормально. «Эхо Москвы» - не пряник, чтобы всем и всегда нравиться, и я тоже не пряник. Это абсолютно нормальная история.
Мне очень нравится журнал «Дилетант», который является частью «Эха Москвы», и эти исторические реминисценции я с удовольствием читаю. Мы тут с Алексеем обсуждали, что уже безбожно завышают цены на этот журнал, но, тем не менее, народ его берет, и, как я понимаю, интерес к истории растет».
АВ: «Извините, по поводу реминисценций. Вчера ехали в «Сапсане» в Петербург, много времени, безделье. И мы думали, что должно быть на обложке на президентские выборы. У нас журнал выйдет 16 марта, а выборы 18 марта. В основном дискуссия свелась к тому, что должен быть Наполеон или Цезарь. У людей должны возникнуть реминисценции».
АН: «У меня есть другое мнение, но я его потом отдельно скажу».
АВ: «Хорошо, договорились. Может быть, я его учту, а может и нет».
СБ: «Заканчивая блок этих вопросов: Андрей Сергеевич, вы обижаетесь на журналистов? Случалось ли и на что?»
АН: «На журналистов не обижаюсь никогда».
АВ: «Я обижаюсь на журналистов. На своих в первую очередь».
СБ: «Неожиданно».
АН: «На людей, которые только называются журналистами, а действуют исключительно в каких-то политических целях, я не обижаюсь, конечно. Я их просто вычеркиваю раз и навсегда из круга своего возможного общения. Здесь есть разница…»
СБ: «Можете пояснить эту разницу?»
АН: «Как отчетливо ее пояснишь? Есть, к примеру, в Новгородской области портал Novgorod.ru, который пишет разное, и хорошее и плохое. Тем не менее, я с удовольствием у коллег иногда просматриваю их публикации, потому что мне важно понимать, как люди воспринимают какие-то вещи, какие-то проблемы, которые я, может, не вижу.
У нас есть и какие-то абсолютно политизированные издания, которые действуют в интересах каких-то депутатов, каких-то граждан. Я их не читаю, потому что я понимаю – это не объективная точка зрения, а попытка тем или иным образом представить информацию. Надо понимать, что я – все-таки человек со своими особенностями и недостатками. Я тоже могу быть неправ по отношению к конкретным людям и журналистам.
Поэтому я стараюсь свое отношение не демонстрировать».
СБ: «Алексей Алексеевич, если что добавить, и я наконец слово передам коллегам».
АВ: «У меня тоже есть свои предпочтения. Но они в отличие от Андрея Сергеевича, который всё-таки занимает государственную должность, не политические, а вкусовые. Я уже говорил о том, что общаюсь и дружу с людьми разных политических взглядов, иногда очень радикальных. На самом деле, и мы там в беседах, доходящих до ора с применением слов, которые Роскомнадзор не пропускает, друг другу объясняем, кто из нас не прав. Но у меня к журналистике отношение именно вкусовое. Вот, например, мне нравится, как человек пишет. Даже если он пишет полную лабуду, то я его с удовольствием читаю. Я вам могу привести пример.
У меня, как известно, последнее время работает Дмитрий Быков, который ведёт очень популярные ночные эфиры. И в этом ночном эфире он называет безумное количество писателей, которые для меня – набор звуков. Я человек начитанный, но из десяти, что он называет, я знаю там четыре. По идее я это не должен ни читать, ни слушать, потому что это какая-то совсем другая история для меня, и она мне не очень интересна. Но я читаю потом расшифровку его трехчасового эфира и мне стилистика нравится. Вот чистой воды вкусовщина, хотя не понимаю, о чём он говорит.
У меня недавно был гость профессор «Высшей школы экономики» по биомедицине и биоматериалам. Вот я веду интервью и не понимаю шесть слов из десяти, но с умным видом киваю. Безумно интересно смотреть, как он реагирует и как реагирует аудитория, потому что сыпятся СМС-ки, в «Ютюбе» идёт чат. Я понимаю, что те, кто его слушают, понимают, а я – нет. И по идее я должен встать и уйти, потому что чувствую себя муравьем перед человеком, который говорит умные слова.
Личные отношения – другая история. У меня есть один журналист, единственный живой человек, чей телефон я вычеркнул. Взял и вычеркнул. Мы были на «ты», мы работали вместе, но потом он изменил профессию, продолжая представляться той же профессий. Нет, пожалуйста, если был журналистом, а стал пропагандистом – пожалуйста, это тоже профессия, она просто другая. Но когда ты ещё прикидываешься журналистом и еще делаешь гадости, потом смотришь в глаза и говоришь, что это не ты... Я взял телефон и вычеркнул его имя. И сказал ему: «Вот нет больше тебя».
У меня есть в записной книжке телефоны ушедших людей. Там Илья Сегалович, там Борис Немцов. Вот они у меня есть, они остались. И когда мой сын спросил меня «Зачем?», я сказал: «Когда-нибудь пригодится». Но есть вот один человек из нашей касты, и нет его больше. Нет в моей записной книжке – значит нет в моей жизни».
СБ: «Удачно дополнили. Коллеги, вам слово. Кто?»
Александр Власов (АВл): «Андрей Сергеевич, скажите пожалуйста, вот почему внеочередные заседания областного правительства проходят в закрытом для прессы режиме? Вот я вам приведу пример: 31 октября вы проводили последнее заседание. Я посмотрел повестку дня. Там ничего, на мой взгляд, секретного и закрытого для прессы нет. Вы в частности обсуждали вопросы исполнения областного бюджета за январь-сентябрь этого года. Объясните мне пожалуйста, на открытые заседания вы приглашаете нас, а на закрытые внеочередные – нет».
АН: «Есть два ответа на ваш вопрос.
Первый ответ: я не очень понимаю, почему они должны быть открытыми в данном случае. У нас и федеральное правительство не проводит открытых заседаний. Как правило, там показывается только всё-таки первая часть, обсуждение.
Почему это делается – объясню. Чуть издали начну: когда я пришел, очень многие мои коллеги в правительстве – в том правительстве, которое было на тот момент, свою деятельность строили, исходя из того, что кто-то написал, кто-то сказал. То есть была определенная манипуляция. Знаете, один хороший партизан связывает войско. Я вам откровенно говорю. Была пара-тройка блогеров, которые что-то писали, и всё правительство судорожно пыталось найти оправдание тому, что эти блогеры пишут, вместо того, чтобы думать о тех реальных проблемах, которые есть.
Люди на публике себя ведут чуть иначе, чем люди, которые в рабочем процессе находятся. И мне очень хочется, чтобы мои коллеги на правительстве не думали о том, как воспримут их журналисты, а говорили правду. Говорили открыто какие-то проблемные вещи. Для меня это рабочий орган, это не церемониальное заседание. Я понимаю, что наличие камеры, смотрящей тебе в затылок, очень сильно искажает поведение.
Поймите, для меня заседание правительства – это не красивый выход на тему «как все хорошо», это работа. Я задаю очень нелицеприятные вопросы иногда коллегам и не хочу, чтобы из этих вопросов кто-то делал вывод, что там завтра чиновника уволят. Нет, его не уволят, но надо уметь отвечать на вопросы, не бояться их. Поэтому мне кажется, что нормально. Это опять же моё мнение. Я так привык работать. И, знаете, если вы обратили внимание, я никогда публично не буду орать на главу района и говорить ему, что он плохой. Просто, если я это сделаю, то должен ему предложить написать заявление по собственному желанию. Нельзя человека публично унижать, если за этим не следует принципиальный разрыв рабочих отношений. Людей я увольняю, это вы видите. Те, с кем мне неинтересно работать, уходят. Но я не люблю это делать через цирк. И спрашиваю я достаточно жестко. Поверьте, заседания правительства не проходят формально.
А дискуссия о мире открытости – я готов ее поддержать и готов ее обсуждать с журналистским сообществом. У нас есть Союз журналистов. Давайте может быть мы как-то об этом поговорим.
Нам надо найти баланс. С одной стороны, безусловно, всё, что делает исполнительная власть, должно быть журналистам понятно. А с другой стороны, мне важно, чтобы люди не боялись говорить, принимать решения и не боялись того, что их камера снимает и так далее. Где-то середина должна быть. Возможно, нам стоит с вами ее поискать».
АВл: «В принципе, это можно сделать на закрытой части вот того же внеочередного заседания».
АН: «Давайте это обсудим. Я вас услышал. Я понимаю, что есть такой вопрос, значит это надо решить».
АВл: «Андрей Сергеевич, у меня второй вопрос. Хочу вернуться к минувшим досрочным выборам губернатора, где бы победили. Вы были выдвинуты партией «Единая Россия», до сих пор являетесь сторонником партии. Она вам выделила 15 млн рублей на ведение предвыборной кампании. Расскажите пожалуйста, почему ни в одном виде предвыборных агитационных материалов я не увидел логотипа «Единой России». Ни в одном. Я даже принес с собой некоторые газеты, могу вам показать. Почему вы решили отказаться от употребления логотипа этой партии, которая, повторю, не только вас выдвинула, но и выделила очень приличную сумму денег – 15 млн».
АН: «Не ищите за этим чего-то специального. Я не сидел ночами, не раздумывал, отказываться мне от логотипа или поставить логотип. Если вы посмотрите мои выступления, то та программа, которую я предлагал на выборах, это была программа, одобренная партией «Единая Россия». Я об этом постоянно говорил. То есть никогда не говорил о том, что, извиняюсь, пользуюсь ресурсами партии, но при этом я про нее забуду на следующий день. Мы с партией работали, работаем и будем работать. Причём для меня важна также в том числе и критическая оценка партии. Поэтому я не вхожу ни в какие политсоветы и не являюсь пока членом партии. Для меня тоже важно, чтобы партия давала обратную связь. Не ищите заговоров в вопросе размещения логотипа. Есть профессиональные люди, которые решают, как оформлять материалы. Они, наверное, так решили. Я за этим, поверьте, не следил. Содержательная дискуссия в партии была, программу мы обсуждали, с программой мы работали, программу я делал вместе с партией».
СБ: «Коллеги, прошу не превращать нашу встречу в пресс-конференцию губернатора. Она была месяц назад».
АН: «Не было заговора в общем, не было какого-то хитрого плана».
Валерий Николаев (ВН): «А можно я продолжу, раз микрофон в моём районе? Я блогер Николаев Валерий. Я очень внимательно читаю интервью Андрея Сергеевича, и у меня такое ощущение возникает, что у нас в области сейчас надувается большой мыльный информационный пузырь. Это «цифровая экономика», это «светлое будущее»... Но у меня такое чувство, что однажды он лопнет, и мы увидим, что как стояли раньше по колено в дерьме, так и стоим. Только, может быть, сорта дерьма изменятся. Всё потому что вот то, что делаете вы и ваша команда, делается не знаю для кого. Сами посудите, вы ни с кем не советуетесь, всё делается как-то молча, вносится закон, принимается закон – всё втихаря.
Мы, небольшая область, потихонечку вымираем. Своего рода Королевство кривых зеркал, кривых дорог, кривого здравоохранения и кривой жизни. И у нас в этом королевстве появляются министерства. 13 министерств. Это нонсенс! Мы не понимаем, почему у вас восемь заместителей. Я вот, к примеру, могу понять, что поставили мягкие диваны в поликлиниках, но очереди-то к врачам не пропали. Врачей нет, есть диваны. То, что вы делаете, не совсем понятно. Мы первый регион сейчас в России, где время продажи алкоголя не уменьшилось, а увеличилась. И всё это делается молча. Почему у вас такая тактика молчаливой работы?»
СБ: «Алексей Алексеевич, вы можете свое мнение сказать?»
АВ: «Я могу свое мнение по цифровой экономике сказать.
Вы будете в дерьме абсолютно точно, если будете с такими выступлениями проталкивать свою повестку дня: «Никакой цифровой экономики, вернемся к мотыге». Цифровая экономика вас не спросит, приходить сюда или нет. Также как дождь вас не спрашивает. Цифровая экономика – это значит через десять лет все водители лишатся работы здесь, и к этому надо сейчас готовиться. И не плакаться «Ах мы бедные-несчастные поколение в дерьме». Лопату возьмите и разгребите это дерьмо!»
ВН: «Мы бы разгребли, но мы не можем найти новых заводов, не можем найти новых предприятий. Где разгребать-то, если десятки тысяч людей уезжают в другие регионы? Сейчас новая форма туризма появилась, хотите расскажу? Выезжают в Санкт-Петербург лечить зубы. Там бесплатно – по полису. Это у нас цифровая экономика и наше здравоохранение».
АВ: «Вы даже не понимаете, что такое «цифровая экономика». Не кидайтесь словами».
ВН: «Я даже не знаю, что такое «блокчейн».
АВ: «Слова я тоже знаю, не кидайтесь словами. Если вы не понимаете – спросите».
ВН: «Вот я и спрашиваю. Почему мы так живем, что видим только эти решения? Решение Министерства… Спасибо».
СБ: «Спасибо. Коллеги, не захватывайте микрофон».
Кто-то из зала: «Может быть, Андрей Сергеевич ответит?»
СБ: «Андрей Сергеевич уже десятки раз отвечал на этот вопрос. Андрей Сергеевич, хотите ответить еще раз?»
АН: «Да почему нет? Коллеги, давайте начнем с того, как я принимаю решения. Я, безусловно, советуюсь в принятии решений с теми людьми, которых они затрагивают.
Если мы говорим об органах власти, в чем проблема Новгородской области? У нас чиновников на душу населения больше, чем в других регионах. И эту задачу мы решим на следующий год. Мы сократим 270 ставок в областной администрации из того количества, которое есть.
Проблема, которую надо решать, чтобы у нас были эффективные люди. Чтобы они способны были нормально решать те задачи, которые перед ними стоят. Как их назвать – министрами или начальниками департаментов – очень простой ответ. Эти изменения ничего не стоят. Но что это даёт? Когда приезжает начальник областного департамента в федеральное министерство договариваться об участии в какой-то госпрограмме, его воспринимают не как руководителя регионального блока, а как начальника отдела. Необходимо простое решение, которое просто дает удобство взаимодействия с федеральным центром. Не требуя от нас никаких затрат. Вот и всё. Никакой подоплеки там нет. Так просто проще работать с федералами.
Вы знаете, существует миллион федеральных программ, в которых разные регионы участвуют. Половина федеральных чиновников на вопрос «Что такое Великий Новгород?» ответят «Мы не знаем где это. То ли на Северо-Западе, то ли на Севере, то ли ещё где-то». Чтобы, когда принимаются какие-то решения, учитывалась наша позиция, нужно внести Новгород на карту в голове. Если для этого нужно назвать коллег министрами, я их назову министрами, если их нужно назвать ещё кем-то – я тоже так сделаю. Потому что это всё обертка. Это обертка, которая просто упрощает нам жизнь. Не более и не менее.
Теперь по поводу проблем, которые в Новгородской области копились годами. Слушайте, вы не первый человек, который мне говорит, что и как надо сделать, но при этом сам не готов ни в чём участвовать. С такими людьми я не буду советоваться и такое мнение не буду принимать в расчёт. Если у нас есть медицина с существующим набором проблем, то как-то это вопрос надо решать. Я не для того здесь нахожусь, чтобы оставаться в той ситуации с медициной, в которой мы находимся. Но как это можно решить, если нам дают вот столько денег, а мы столько собираем налогов? Что надо сделать для того, чтобы у нас нормальная медицина была, к примеру, в Маревском районе? Поднять зарплату до питерского уровня? Где взять эти деньги? Вопрос.
Единственный вопрос, который мы можем сейчас решить быстро, это вопрос ранней диагностики. Сделать так, чтобы люди не приезжали в областные больницы на поздних стадиях заболевания, когда в лучшем случае у них будет инвалидность. Сделать так, чтобы отслеживали самые сложные, самые тяжелые заболевания на первых этапах. Для этого нужна цифровая экономика. Цифровая экономика – это очень простые вещи. Это то, что нам «Ростелеком» в этом и следующем году бесплатно до каждой больницы дотянет кабель оптоволоконный, что позволит врачу из маревской больницы моментально проконсультироваться с любым петербургским, московским или новгородским центром без звонков, без всего. Просто загрузить данные, показать больного, показать его карту, принять какое-то, может быть, более правильное решение. Цифровая экономика – это ранняя диагностика. Мы сейчас ищем возможность покупать передвижные диагностические комплексы для той бабушки, которая живёт в дальней деревне. Для бабушки, которая пока ей совсем плохо не будет, в больницу не пойдёт. Это и стоит дешевле для бюджета, и дает совершенно другие возможности человеку.
Я приведу очень простой пример. Есть такое заболевание – рак молочной железы у женщин. На первой стадии, если его находят и это лечится, человек живет долго, счастливо и спокойно. Это несложно вылечить. На третьей-четвертой стадии это стоит миллионы и человеку это немножко продлевает жизнь, но не помогает. Знаете, сколько женщин проходит это обследование? Минимум. Вот в это надо вкладываться. Надо покупать эти комплексы, надо делать сплошные обследования. Потому что речь идет о людях, которые потом уходят из нормальной жизни, из экономики и всего остального. Поверьте, что цифровая экономика в нашем случае – это вполне понятная решаемая вещь. И ещё раз: если для того, чтобы решить какой-то вопрос на федеральном уровне нужно кого-то кем-то назвать, нужно в чём-то участвовать – я буду это делать. Моя задача очень простая – по максимуму сделать, исходя из того объёма возможностей, которые есть, и добавить этих ресурсов дополнительно. Вот и всё».
АВ: «Я могу сказать, что у меня восемь заместителей на 89 журналистов. Это нужно для представительства, то о чём сказал Андрей Сергеевич. Поверьте мне, мы работаем в Москве, и если человек занимается олимпийским движением, допингом, должен пройти в большие кабинеты, он идёт как «заместитель Венедиктова», а не как «спортивный обозреватель». Вот «заместителя Венедиктова» примут всюду по спорту, а «спортивного обозревателя» не примут. И нашим слушателям всё равно, как он называется. Нашим слушателям он должен принести информацию. Я совершенно солидарен с Андреем Сергеевичем в этих вопросах, если они не требуют повышения зарплаты, ресурсов. Был начальник департамента – стал министром. Что так взволновало? И еще это короче. «Министр» – меньше букв чем «начальник департамента».
СБ: «Следующий вопрос, пожалуйста».
Дмитрий Воробьев: «Спасибо. Меня зовут Дмитрий Воробьёв, газета «Новгород». У меня вопрос к гостю. Алексей Алексеевич, к вам. В этом году губернаторский корпус в стране претерпел изменения. Наверняка, когда вы планировали поездку в Новгородскую область, вы знакомились с ситуацией в регионе. Как вы оцениваете вообще решение руководства страны, в частности президента, сменить курс на обновление кадров, на молодой состав губернаторов? Будет ли он оправдан, и в целом как из Москвы на ваш взгляд характеризуется Новгородская область?»
АВ: «А давайте начну с последнего. Вот тут опять согласился бы с Андреем Сергеевичем: в голове не только у половины чиновников, у половины москвичей уж точно Великий Новгород закончился где-то там в 1437 году и точка. Новгород – это исторический, а не существующий элемент. Это восприятие в голове, чтобы вы понимали. Там, конечно, те люди, которые занимаются государством, наверное, где-то эту точку ищут. Кто-то точку, кто-то кружочек. Это первое.
Второе: я вам могу сказать, что внимательные наблюдатели видят – люди в возрасте 35-45 лет, которые ныне назначаются президентом – это не только губернаторы. Это командующие округами, это заместители министров. А есть некоторые министры даже моложе. Я это формулирую так: если раньше президент назначал «братьёв», то теперь – «племянников». Имеется в виду поколение людей, которые не обременены старыми советскими представлениями. В том числе – об экономике. «Построим цементный завод и будем счастливы». А кто будет покупать цемент, где будут покупать – это никого не волнует, да? И вот, когда нам удалось поймать тенденцию и удалось поговорить с людьми, не с президентом, сразу скажу, которые принимают участие в выработке кадровых решений, они мне несколько раз подтверждали – да, это сознательный курс президента на деидеологизированных людей.
Я сверстник президента и понимаю, как он понимает. Мы все несем в себе печать чёрно-белого брежневского времени. Вот есть враги, есть друзья, ну понятно, мир двуцветен.
Нет, мир многоцветен! Те люди, извините, что я в третьем лице говорю об Андрее Сергеевиче, такие же люди как он, вырастали при Горбачеве и при Ельцине политически и экономически, они видели мир более сложным, чем видели мы с Путиным, когда были в их возрасте.
Что мне было интересно, когда я увидел, что меняются командующие округами, не только рядовые. Я понял, что в голове у президента, во всяком случае, и у его команды готовится некая смена взгляда.
Может, у Никитина здесь ничего не получится. Во-первых, существует огромный уровень сопротивления на всех уровнях. Мы и здесь в этом зале слышим…
Слушайте, а чё вы не крадете стенограммы? Вы журналист! Он делает свою работу, а вы делайте свою. Мы крадем стенограммы заседания правительства».
АВл: «А зачем мне красть стенограммы?»
АВ: «Вам же нужно…»
АВл: «Я хочу, чтобы меня пригласили на заседание».
АВ: «Тогда идите министром к нему.
Вы хотите, чтобы власть пошла вам навстречу? Она будет от вас бежать. Это у всех властей так всегда. У них такая работа, у вас другая работа. Если вы не понимаете, что они не ваши пресс-секретари и не ваши журналисты, вы будете есть только то, что вам дадут. И вами будут манипулировать. Вам вот дали, и вы публикуете. А может он дал вам треть?»
АВл: «Мы с вами говорим на разных языках».
АВ: «Ну конечно. Я говорю на языке профессиональной журналистики. И не понимаю, на каком языке вы говорите.
Я предполагаю, что президент пойдет на выборы. Я не знаю, но я предполагаю, 95 процентов, что президент пойдет на выборы. Но мне кажется, и я вот этим сейчас занимаюсь, пытаюсь понять, что четвертый мандат будет другой. Если третий мандат был радикально-консервативный, то сейчас президент принципиально окружает себя людьми не из своего прошлого, а из своего настоящего. Я бы сказал, что он что-то готовит, что-то замыслил.
Зал: «Он формирует будущую команду?»
АВ: «Конечно! Вы могли себе представить себе министра экономического развития 33-летнего при 65-летнем президенте? В два раза разница! Вот я поверить не мог в начале мандата, в 2012-2013 году, что у нас ключевой министр 33-летний. Не может этого быть? Может, оказывается. То есть на самом деле что-то варится. Я думаю, что президент сознает, что мир меняется очень быстро. Это к вопросу, в том числе, о цифровой экономике. Я надеюсь сегодня со студентами об этом поговорить, чтобы здесь не занимать ваше время.
Меняются отношения между людьми. Я приведу один пример, последний. Две недели назад в Чикаго Барак Обама проводил первое заседание своего фонда. Первое, что он сказал: «Я вас очень прошу: уберите мобильные телефоны. Давайте не будем подбегать и делать сэлфи. Во время предвыборной кампании люди не хотели мне пожимать руки, они делали со мной сэлфи».
Это поведение. То есть для людей теперь главное сэлфи, а не рукопожатие. Это изменение социального поведения. Оно отражается на жизни, оно отражается на работе, оно будет отражаться на работе. Люди атомизируются, становятся центрами. Если раньше был Обама и вокруг него крутятся, то теперь вокруг меня крутятся все эти Обамы, Путины. Это просто изменение поведения. Надо это не проспать. Президент заговорил меньше года назад о цифровой экономике. Я точно понимаю, что мы с Владимиром Владимировичем далеко отстали от понимания. Просто отстали. На самом деле есть другой термин, который называется «уберизация». Вот беспилотные автомобили, что это значит? Это значит, что через 10 лет 300 тысяч профессиональных водителей лишатся работы.
Последнее, из собственного примера. Сыну сейчас 17 исполнится. Он сказал: «Хочу быть машинистом метро». Ну хочешь, почему нет? Я его отвел в московское метро, там есть колледж, и министру правительства Москвы Максиму Ликсутову. Он мой товарищ. Я прошу: «Пожалуйста, пусть он посмотрит». Максим ему сказал: «Мы тебя возьмем в колледж, ты не пойдешь в 10 класс, будешь машинистом метро. Но имей ввиду: у меня уже готовы чипы беспилотного вождения метро. В Лондоне уже пошло». Мальчик ответил: «А, не… Переучиваться не буду». Профессии не будет.
Сейчас он хочет стать пилотом гражданской авиации. Опять, используя свои связи, веду его в аэрофлотовский центр, генеральному директору Савельеву говорю: «Вот, у меня хочет мелкий». «Да нет вопросов, мы тебя возьмем, только там здоровье, математика, английский. Только имей ввиду – теперь пилоты гражданской авиации только на взлете и посадке. Всё остальное – автопилот. И лет через 10-15 человек останется, но будет сидеть сложа руки. На всякий случай». «О, не интересно». – сказал мой мальчик, – «Это не профессия». Теперь ищем, куда он пойдет.
Эти студенты, с которыми я сегодня встречусь, у них будет другая работа, чем они думают сейчас. Совсем другая работа. И для каждой области это очень серьезно, для каждой страны – об этом надо думать, о том, что случится с рабочими местами наших детей, куда они смогут пойти. Я думаю об этом. Я не про страну думаю, я думаю про моего мальчика. И про таких как он».
ВН: «Это в мире все меняется. А у нас чипы иностранные…»
АВ: «И что? А позвольте, пожалуйста, можно вопрос? Вы в микрофон какой страны говорили?»
ВН: «Я не знаю, но подозреваю, что не наш».
АВ: «Вы знаете... А я не знаю. А мне пофигу, лишь бы работал. Спасибо».
ВН: «Так перекроют кислород и чипы не появятся».
АВ: «Когда вы будете американским президентом, тогда точно перекроют. Сто пудов».
СБ: «Коллеги, мы классно вернулись в мою повестку, потому что у меня как раз…»
АН: «Можно я два слова добавлю? Сейчас активно обсуждаем инвестиции в молочную отрасль в области. Есть 7-8 инвесторов, которые хотят в это вложиться в разных районах. Естественно я начинаю думать: «Хорошо бы это было там, где у нас проблемы с рабочими местами». Начинаю говорить: «А давайте вот это туда, и мы льготы дадим какие-то дополнительные». А мне отвечают: «Андрей Сергеевич, у нас два человека будет работать на этой ферме. Там будет 800 коров и два человека. Один постоянно, один будет приезжать раз в неделю на обслуживание. Мы, конечно, налоги будет платить, где вы там нам посоветуете, но людей туда не надо уже».
ВН: «А навоз?»
АН: «Два человека, ещё раз говорю».
СБ: «Собчак – фейк, или она серьезно?»
АВ: «У меня на это есть лукавый ответ тоже от Михаила Сергеевича Горбачёва. Естественно мы говорим и обсуждаем с ним повестку дня. Я говорю: «Вот как вы думаете, господин президент, Собчак – это проект Кремля?» Он отвечает: «Посмотри на меня. Я был проектом Кремля, Андропова, Брежнева, и че они получили?» Подумайте над этим ответом.
Я думаю, что любой человек, особенно самостоятельный, в конечном итоге будет иметь свою собственную повестку дня. Она будет брать верх. Я абсолютно уверен, что то, что вы здесь говорите, влияет на Андрея Сергеевича. Не в прямую, но оно откладывается в голове.
И вот когда Собчак встречается с кем-то, или Путин встречается с людьми – это всё равно откладывается, а у молодых тем более. Поэтому на самом деле, говоря о президентских выборах и Собчак, я всегда повторяю то, что говорил всегда: пусть решают избиратели. Не нравится – не голосуйте. Надо их всех допустить и пусть все проголосуют. Пусть вы проголосуете за кого хотите. Это как градусник, как термометр.
Знаете, я возглавлял штаб общественного наблюдения за выборами мэра Москвы в 2013 году. Меня все попросили, потому что у меня есть соответствующая репутация. Мне всё равно, кто мэр. Мне важно было, чтобы была процедура. И в штабе серьезно обсуждали вопрос про Навального. Я сказал: «А что вы боитесь?» По требованию коммунистов мы вскрыли аппараты после подсчета, 96 тыс. бюллетеней пересчитали вручную. Знаете, не сошлось на один бюллетень, и то – в пользу Собянина. То есть появилось сразу доверие! Уже больше про КОИБы и про электронное голосование вообще вопросов нет на следующих выборах. Поэтому когда прошли выборы мэра в 13-м году, мы все увидели: Собянин получил 50-52%. Можно спекулировать, но посчитано было честно. Навальный получил 27%. Всё. О чём ещё можно говорить?»
Зал: «Было бы доверие к выборам, была бы явка большой».
АВ: «Нет, не придумывайте даже. У нас люди не из-за доверия не ходят. У нас даже когда были выборы в 1990-е годы, в начале, если вы посмотрите явку в Новгородской области, в деревнях по-другому просто голосуют. У нас, Андрей Сергеевич, позавчера, может вам интересно будет, была очень интересная комиссия в Москве, где мы говорили о применении электронных инструментов на выборах. Я рассказывал опыт Эстонии. В Эстонии вы можете голосовать и не выходя из дома по идее. Но в Эстонии три года это делали, а потом обнаружили уязвимость. Они сейчас изъяли 760 тыс. карточек у всех избирателей, и меняют их.
Наблюдателей – их нет просто. Коммунистическая партия на выборах закрывает треть участков, треть! Что это за крупнейшая структурированная партия, которая в Москве не может закрыть 3600 участков, а закрывает только тысячу. По этому поводу я ругался с Зюгановым: «Че вы пришли, где ваши наблюдатели?» На самом деле доверие к выборам строится не сразу – вчера не было доверия, сегодня оно появилось. Это пошаговая история…
На муниципальные выборы в Москве пришло 20%. Кто захотел, тот пришел. Но при этом никто не оспаривает результаты, потому что есть доверие к результату.
Выборы – это тяжелая работа, я перессорился со всеми. У меня сидели в штабе представители от Собянина, Навального, коммунисты, жириновцы – не принималось ни одного решения, если представители всех семи кандидатов не согласовывали его. Ни одного решения! Понимаете, что для этого нужны люди, которые будут ночью сидеть, кинув свои семьи. Это работа.
Я был в Чите, говорю «Парнасу»: «Сколько вы наблюдателей направили? Вы федеральная партия. Это кто за вас будет делать работу, что я вам говорил? За нас нашу работу никто делать не будет журналистскую, если вы активист – гражданскую никто не будет делать. У каждой группы свои интересы. Поэтому мне кажется, я точно могу сказать, что в Москве при голосовании на президентских выборах, если я буду начальником штаба – не украдут ни один голос. Мы построили систему, мы даже договорились с военными. У нас есть, конечно, вы знаете, дома, где живут люди с главного разведуправления. Там нельзя показывать лица, у нас всюду видео. Мы договорились со всеми партиями, что наблюдателями пойдут туда люди на конкретные участки, имеющие допуск. Психиатрическая больница – не так много избирателей. Но там же есть тайна личности, там же есть медицинская тайна! Мы договорились, что наблюдатели дают подписку о неразглашении. Там лежат иногда знаменитые люди, известные. Мы решали эти вопросы. Я просто показываю, что это доверие мелкими частями в том числе к выборам восстанавливается. И над этим надо работать!
Я видел, как работают наблюдатели – коммунистическая молодежь. Какие тренинги они проходят. Повторяю, они кидают семьи, они выходят как на работу. Мы думали, что за нас власть демократически избранная всё сделает – ничего подобного! За ней контроль и контроль! A контроль – это работа. Вот в чём дело. И вы думаете, мне как главному редактору известной радиостанции очень здорово там заниматься этой общественной деятельностью, кидая радио? Отнюдь нет. Но я сказал: «Давайте поставим эксперимент, это вызов мне». И система сопротивлялась, я вас уверяю. Ну, со мной не очень-то посопротивляешься.
Любой блогер на самом деле – это теперь медиа, и ваша репутация должна быть такая, что у вас спросят совета, как просят у меня. Но это вы строите свою репутацию, это не я строю вашу репутацию и не он (показывает на Андрея Никитина – прим. ред.) строит вашу репутацию».
СБ: «Андрей Сергеевич, три слова про Собчак не хотите сказать? Фейк, не фейк?»
АН: «Я с Ксенией Анатольевной не знаком…»
АВ: «Познакомить?»
АН: «В жизни один раз случайно на улице видел. Ничего не могу сказать, абсолютно. Программа мне ее точно не близка, но то что она есть, что есть дискуссия – наверное действительно хорошо. Посмотрим. Будет кандидатом – наверное, к нам приедет, в Новгородскую область.
АВ: «Я ее попрошу».
СБ: «Елена Михайлова завладела микрофоном».
Елена Михайлова (ЕМ): «Елена Васильевна Михайлова, доцент кафедры журналистики Новгородского университета.
Вопрос будет про скорость, будет адресована обоим участникам. Вопрос такой: Андрей Сергеевич, мы с вами ровесники, а скорость у нас с вами разная, судя по занимаемым позициям в обществе. И я хочу задать вопрос: вот вы участвовали в Москве на публичном мероприятии. Немедленно привезли нам кудринских ребят, для того, чтобы была сделана велодорожка. В СМИ озвучили новость: 26 августа на Юрьево она покатится. Вы участвовали в переговорах с Собяниным, очень важную тему поднимали по общественному транспорту. Однако скорость принятия решения бюрократическим механизмом в Москве подтормаживает.
Нет ли возможности ускориться? Этого все ждут. А вы говорите о своём увлечении мотоциклами, что в общем абсолютная метафора скорости. Я хотела бы спросить у вас, Новгородская область не подтормаживает? Или это Москва подтормаживает? Очень хочется скорости по скорости принятия необходимых решений. Ну а вам, Алексей Алексеевич, я задам противоположный вопрос про скорость. Что вы можете позволить себе делать в профессии медленно? Спасибо».
АН: «Наверное, начну я. Тоже хочется больше скорости. Могу вам сказать, что у меня есть договоренность с мэром и с проектировщиками – теперь все дороги в городе будут делаться с велодорожкой. Всё, что будет новое строиться или капитально реконструироваться – там велодорожка будет. В тех местах, где велосипедисты этого хотят, где возможно.
Что-то не получается быстро, к сожалению. Вы помните с президентом разговор о дорожных деньгах в апреле? А получили мы их 1 октября. Есть процесс принятия решений какой-то. Мне к нему тоже нужно подстроиться. Потому что с какими-то вещами на своей прошлой работе я просто не сталкивался. Что-то мне было делать сложнее, что-то проще. Сейчас я понимаю, как это всё идёт. Мы всё делаем быстрее, чем раньше, но я согласен с вами абсолютно, что мы делаем какие-то вещи недостаточно быстро.
По общественному транспорту дискуссия есть. Есть позиция города, которую тут недавно озвучили депутаты, что надо его всё-таки как-то передать обратно в город. Я просто предложил общественной палате пообсуждать эту историю и как-то сделать такое широкое обсуждение общественное. В общем-то мы сейчас уже находимся на той стадии, когда нам нужно принимать принципиальное решение, как мы дальше это всё развиваем.
Понятно, как это делать. Непонятно, по какому принципу. Вот Алексей говорил, что каждое слово откладывается. Столько было вопросов, когда я по районам ездил в рамках предвыборной кампании на тему «передвиньте остановку на 500 метров, нам неудобно». У меня в голове большой вопрос: это моя работа, или это работа главы района – заниматься остановкой. Или когда бабушке неудобно выехать из какого-то поселка, потому что на пересадке на автобусе она потом не успевает одним днем съездить в Новгород в больницу.
Самостоятельность руководителей на местах очень низкая. Или, когда я во двор прихожу в Чудово и мне говорят: «А вот нам двор не могут сделать, обещали, не сделали». Я говорю: «Вы своего депутата районного знаете вообще, кто это? По идее вот же человек, который должен это всё у главы района вытаскивать». «Нет, никогда не видели». Ну здорово, но как бы так нельзя, да? У людей качество жизни же в малом начинается: в своем дворе там, в велодорожке, какой-то рядом остановке, которые удобны, и у нас вот дальше ничего этого не работает. Весь вопрос – доехал губернатор до этого поселка, удалось какие-то вопросы порешать или нет?
По поводу дискуссии: я, кстати, госпоже Гатиной хотел сказать спасибо, что вот она активно занималась и занимается темой детских садов и качества детских садов. И письма писала, и мне, и не мне, и президенту даже писала. И когда у меня был вариант, о чем попросить президента в рамках президентского фонда, какие гранты, благодаря тому, что у меня эта информация была, и имелись фотографии очень интересные, и потом я ещё съездил сам посмотрел, как это выглядит, было понимание, что этим надо заниматься в первую очередь.
Точно так же и вам спасибо за тему с дорожками, мы ее постепенно будем сейчас двигать».
ЕМ: «Москва, Собянин, автобусы. Чуть-чуть побыстрее бы, если это возможно».
АН: «Ну это от них зависит, не от нас».
АВ: «Я передам».
ЕМ: «Благодарю вас».
АВ: «Если мне Андрей Сергеевич объяснит, в чём проблема».
АН: «На подписи у Ликсутова бумага лежит, ждём».
АВ: «Я понял, я передам.
«Что медленно я делаю», отвечу я... Я очень медленно увольняю людей. Поскольку я был классным руководителем и учителем в средней школе 20 лет, я очень хорошо понимаю, что люди имеют право на ошибки. А я имею право дать им время эти ошибки исправлять, в том числе профессиональные. За 19 лет своего главного редакторства я уволил по своей инициативе четырех человек. Ну когда уже всё, когда невозможно. Это приносит ущерб радиостанции, потому что я очень долго тяну и ущерб накапливается. Я по-прежнему классный руководитель. Ребенка из класса не уволишь, понимаете, да? Видимо, это во мне отложилось когда-то, я делаю очень медленно.
Вторая история – я очень медленно делаю новые проекты. Потому что радио вообще – штука консервативная, и люди привыкают слушать радио в определённое время. Все включают и слушают программу «Говорим по-русски», и вот она у меня стоит уже 23 года по воскресеньям. Мне нужно было ее на час передвинуть, и я мучился. На час. Подумаешь, да? А я вот: «Ну как же люди, вот было в 11, будет в 12…» В общем, я ее оставил.
Новые проекты даются мне очень тяжело, потому что надо изобретать квадратное колесо. Все уже придумано до нас. В российских крупных городах нет одной функции радиостанций. Почему-то нет. Исторически так сложилось. Знаете, вот в Москве не спит ночью миллион человек, миллион! Не спит по разным причинам: это люди одинокие, это люди больные, люди, которые ездят, люди, которые работают, студенты, дежурные на военных объектах. Я всё время думал – чего бы этим людям дать? Идёт ночью либо музыка по 54 радиостанциям, либо повторы программ. И я думал, что надо сделать эту программу, которую мы называем «ОдИн» или «Один» - разница в ударениях, когда человек сидит и разговаривает с городом, принимает звонки. Это невозможно было сделать, но во всяком крупном городе в Европе и в Америке такая программа есть. И вот только мы начали, я сам садился в студии. Первый звонок: «Вы знаете, у меня сегодня умер сын, скажите мне что-нибудь». Что я могу сказать? Понимаете, да?
Должен быть человек, которому с этим можно позвонить с любым вопросом – есть доверие – и который сумеет среагировать. Тяжелейше. Знаете, сколько лет я эту программу делал? Семь лет придумывал ее. Я не мог найти людей, искал разных известных людей, психолога, психиатра – не получалось. Просто катастрофически не получалось. И вот буквально два года тому назад появился Саша Плющев. Я его посадил – такой толстый, плюшевый. И ему начали люди звонить со своими проблемами, просто ночью поговорить. Не послушать, а поговорить. Остальные этот разговор слушают. Я посадил нескольких журналистов своих, Быков пришел. Сейчас там ходят и просятся в эфир ещё несколько известных вам людей. Я боюсь. Честно говоря, я к этому шёл семь лет. Это очень медленно, потому что тут можно навредить.
И когда журналист отвечает, как мне кажется, бестактно ночью, меня всего корёжит, потому что это доверительный разговор – один человек дома, он может быть здоров, может быть болен, может он работает, может он дальнобойщиком представляется – ему надо поговорить. И вот этот проект я делал, повторяю, семь лет. Для радио, ну сами понимаете, всё должно быть быстро. Это в профессии, если говорить. Я, честно говоря, проспал быстрое развитие YouTube.
«Эхо» было одним из первых медиа в России, которое сделало собственный сайт в 1994 году. Все говорили: «Венедиктов сошел с ума, это его игрушка». У нас сайт очень хорошо стоит, у нас там в день 600 тысяч уников. Три миллиона кликов в день. Сайт сделал. Соцсети я уже чуть проспал, но все-таки догнал. А YouTube проспал вообще.
Мне ходили, говорили... Таня Фельгенгауэр ходила, говорила, Лёша Соломин говорил: «Алексей Алексеевич, надо делать YouTube». Но это радио. Радио – это секрет, не должно быть лица, только голос. Вот радио – это секрет. И я года полтора, если честно, проспал. И только этим летом они меня заломали. Мы купили аппаратуру, свет, гример, монтажер. Понимаете же, да, это не просто транслировать. Можно и транслировать, но они же не умеют… Мы же сидим у микрофонов. Надо что-то там танцевать, что-то там делать, такие истории, вот. И я это проспал, я сделал медленно, это большой минус «Эху», я вам могу честно сказать, мы отстали почти от всех, но сейчас будем догонять.
Я человек, конечно, скоростной, но вы абсолютно правильно мне задали вопрос. Есть ситуации, когда маленькая скорость – это большой выигрыш, например, с увольнением, а есть ситуации, когда это большой проигрыш. Но я вообще сначала делаю, потом думаю».
АН: «Ну, как и все мы, наверное, на самом-то деле».
АВ: «Но это соцсети нас так бросили».
СБ: «Коллеги, 7 минут остается».
АВ: «Извините, я буду короче».
Олег Кузнецов: «Олег Кузнецов, «Ваши Новости». Андрей Сергеевич, первый вопрос к вам. Многовековая история новгородчины – так или иначе история варягов, которые приезжают, правят, потому что земля наша велика и обильна, порядка только нет. То есть по сути Александр Невский тоже был своего рода варягом. Сейчас эта тема «Варяги и местные, противостояние» накапливается и будируется в сетях, в СМИ.
Скажите пожалуйста, во-первых, ощущаете ли вы сами по себе это возможное или существующее противостояние варягов и местных? И, во-вторых, ощущаете ли вы себя, скажем так, наследником Александра Невского, который, преодолевая сопротивление упрямых новгородцев, делал работу во их же благо? И вопрос господину Венедиктову: затрагивалась уже тема последних губернаторских назначений. Прошла сейчас эта волна, волна продолжается. На ваш взгляд – опытного, умудренного в политических вопросах человека – Новгородской области повезло сейчас с губернатором? Спасибо».
СБ: «Ребята, вы же и термин «варяг» изобрели здесь».
АН: «Даже не знаю, как ответить на этот вопрос однозначно.
Смотрите, какая ситуация. Как любому русскому человеку, Новгород мне не чужой, потому что это часть моей истории, такая же, как и вашей. Кем бы был я и кем были бы мы все, если бы не было Новгорода в истории нашей страны, не было тех событий, которые произошли? И знаете, мне кажется, что я сейчас может быть очень смелую вещь скажу, вот был же выбор – новгородское управление и московское управление, был выбор сделан в пользу московского. Знаете, почему был сделан такой выбор? Моя версия: у Новгорода не было идеи никакой. Когда московский князь сказал: «Мы объединяем Русь и поэтому мы идем на Новгород», на Новгород же пришел не только он. Пришли и калужане, и ещё кто-то, ещё кто-то. Все поднялись с удовольствием пограбить Новгородскую землю. У новгородцев была какая идеология? «Отстаньте от нас, мы просто хотим жить спокойно и богато».
Это, кстати, потом большевики повторили со своими тремя лозунгами, которые быстро страну объединили вокруг каких-то, может быть не самых хороших, целей. И история эта закончилась в 1991 году. Почему в 1991 году стали вспоминать про новгородское вече, про всё остальное? Да потому что наша сегодняшняя власть, наша сегодняшняя схема управления – она не новгородская, безусловно, исторически, это уже какой-то симбиоз между традициями демократии и авторитаризма. В нынешней политике от Новгорода гораздо больше, чем было при Советской власти, или раньше, как мне кажется. Но это мое дилетантское мнение, скажем так.
По поводу своего участия во всём этом: ну смотрите, подавляющее большинство членов правительства – это новгородцы. И поверьте, не всеми коллегами могу быть довольным. Понятно, у кого-то, мне кажется, есть еще зона роста, но есть люди, которые делают очень достойные вещи. И мне важно, что они делают их, понимаю, что они делают их для своей земли, для той школы, где они учились, для того же КЮМа, в котором полгорода и администрации занималось. Поэтому я такого системного противостояния между варягами и новгородцами не вижу.
Есть другое противостояние. Вот вы знаете, когда достаешь на свет Божий граждан, которые непонятно чем занимались 20 лет. Типа заместителей директоров театра, которые получали зарплату годами, не появляясь в театре, и они говорят: «Ой, варяги пришли, нас лишили тёплого места». Это же не противостояние новгородцев с варягами. Я не понимаю, почему этот человек получал деньги, если он не приходил ни разу, вообще не был в Новгороде. Ему зарплату куда-то там пересылали по почте. Это что такое? Это деньги, на которые, не знаю, стул не отремонтировали, тем же актерам недоплатили и так далее. Я не считаю, что это противостояние новгородцев с варягами.
Таких граждан я буду вычищать отовсюду, потому что они просто вот из серии «свила гнездо какая-то мышь в крупе». Вот из крупы я ее буду доставать любыми способами. Но это касается не новгородцев, потому что в моём понимании настоящий новгородец – это те, кто любит свой регион, кто готов хоть что-то делать для Новгорода. Если же человек готов на Новгороде только зарабатывать и куда-то там это отгружать, мне такой человек не интересен, с ним работать не буду. Вот в принципе так».
АВ: «Давайте я тоже по варягам скажу. Это вообще-то немножко такая надуманная история. Смотрите, я когда в 1978 году стал учителем, у меня в классе, в моем 4Д, возникла тема «Понаехали тут в Москве». Ну понаехали тут дети, видимо из семей.
Поскольку я был учителем истории, я провел с ними такую домашнюю работу. Я сказал: «Давайте вы узнаете, откуда родом ваши дедушки и бабушки – две бабушки, два дедушки, всего четыре, если можно – и мы повесим карту Советского Союза и повтыкаем флажки. Ну я тоже в этом принял участие, естественно. Дети, четвероклассники, такие хрюндели десятилетние с флажками. Узнали, провели работу, исследовали – это было первое историческое исследование про дедушек и бабушек. И не было ни одного человека из нас 38, у которого из Москвы были бы две бабушки и два дедушки. Обязательно один через поколение был откуда-то, неважно откуда. Из всего Советского Союза и даже там харбинские были.
На самом деле, эта история – политическая. Но я могу сказать, у нас в Москве президент и премьер-министр – варяги, они же с Питера. А то, что у нас мэр с Ханты-Мансийска, ну и что?
Главный вопрос о том, что они делают? И тогда уже можно соглашаться: они делают хорошо для Москвы или плохо. Какие претензии есть к мэру Москвы в части его происхождения и мамы с папой?
Вот у меня отец погиб за две недели до моего рождения на атомной подводной лодке в походе, там был несчастный случай. Я должен был родиться во Владивостоке по идее, он шёл из Мурманска во Владивосток на лодке. Мама должна была уехать туда, и чего? Это от меня зависело? История в том, что человек делает, на мой взгляд.
Я всегда говорю, что функция власти для наблюдения гораздо важнее. Вот обсуждается там: трамвай должен пройти здесь. Обсудили, кому-то понравилось, кому-то нет. За это ответит мэр, губернатор, кто принял решение. Кто принял конечное решение там, не знаю, воевать в Сирии? Кому-то нравится, кому-то не нравится, да? Но вот мы судим президента по тому, что он принял решение как верховный отправить войска в Сирию, а не потому, что он родом из Питера, или потому что у него там две дочери. Я противник этого.
Когда я отцензурировал Бориса Немцова, моего товарища – он тоже писал нам блоги, он пришёл ко мне. Вы сейчас поймёте, о чём речь. Он говорит: «Ты, цензура!..» Я: «Послушай меня, ты вот о человеке пишешь, что он там маленького роста, что у него негустые волосы. А если бы он был двухметровым великаном с курчавой головой, а делал то, что он делает, ты бы написал по-другому?» «Пожалуй, нет». «Так перепиши, пожалуйста». Он переписал.
Не имеет значения рост, вес и цвет глаз, откуда родом. Можно приехать и полюбить эту землю навсегда, влюбиться в неё, как мы влюбляемся в женщин или мужчин. Что касается «повезло - не повезло». Я не знаю. Скажу, почему я не знаю. Потому что на самом деле любой губернатор и, соответственно, Андрей Сергеевич – не существует один. Он существует в системе поддержки и сопротивления. И когда будут приниматься те или иные решения, она принимает, извините, Андрей Сергеевич, компромиссные решения. Она принимает решения, исходя из тех условий, которые есть, тех ресурсов, которые есть.
Вот вы сегодня осуществляете давление на губернатора и правильно делаете. И он может быть примет решение, которое вы хотите, чтобы он принял, и найдется масса людей, которым это решение не понравится. Знаете, как в Москве недовольны велодорожками? Вы знаете, что Максим Ликсутов, министр транспорта, – один из самых ненавидимых сейчас в Москве людей, потому что он пересаживает москвичей на общественный транспорт. Это его политика. И все (автомобилисты – прим.ред) его ненавидят.
А другие говорят: «Отлично! Меньше загазованность, меньше пробок» и так далее. Нам повезло с Ликсутовым или не повезло? И когда губернатор будет уходить с этого места, не сейчас, сейчас неинтересно – пока нечего сказать.
Можем сказать о стартовых данных: да, он молодой, современный, очень внимательный – это я знаю по прежней его работе – к тому, что ему говорят люди, которые ему не нравятся. Внимателен – не значит, что он берёт на себя решение, чтобы понравиться. И он не любит нравиться.
Знаете, в нашем цифровом мире, в мире прозрачном – с соцсетями, с пиаром, который довлеет уже над всем, когда камера или журналист находятся на публичном поле, люди начинают выпендриваться. Это правда, психология, за это обвинять нельзя. Вот я сейчас говорю с вами не так, как буду говорить с Андреем, потому что мне нужно, чтобы вы поняли. И я ищу другие слова. Я упрощаю, как перед классом, извините, ради Бога. Когда говоришь детям – ориентируешься на самого медленного.
На самом деле на сегодняшний день большое качество, на мой взгляд, для политика – не поддаться пиару, не работать на одного зрителя – президента. Таких же полно вы же знаете. Или перед выборами работать на толпу, «я вам всем по 20 рублей». У нас есть Жириновский и пока хватит. В этом вам повезло – Никитин не Жириновский. Ну а дальше, на самом деле, мой взгляд и мой опыт работы с разного рода губернаторами, избранными, назначенными заключается в том, что очень много зависит, от тех людей, с которыми он работает, и от бюрократии, своих соратников, и от тех людей, которые ему говорят правду в лицо. То, что они считают правдой, как бы она была неприятна. Прежде всего, это должны быть журналисты, мои коллеги».
СБ: «По мне так – финал, по хронометражу – тоже финал».
Светлана Герасомова (СГ): «Можно один маленький вопрос?»
СБ: «Коллеги, мы вот…».
СГ: «Один маленький!»
СБ: «Мы от вашего обеда (показывает на Венедиктова и Никитина – прим. ред.) отъедаем время».
АВ: «Ничего, мы откажемся от компота, дайте слово. Мы компот выпьем залпом, я бы так сказал».
СГ: «Алексей Алексеевич, у меня к вам вопрос и даже просьба как к историку. Вы знаете, в каком городе вы сейчас находитесь?»
АВ: «В Великом Новгороде».
СГ: «Нет! Вы находитесь в Новгороде-на-Волхове! Забейте в интернет «купить билет в Великий Новгород» – ничего не купите».
АВ: «Правда, что ли?»
СГ: «С тех пор, как Ельцин издал указ, у нас станция «Новгород-на-Волхове».
АВ: «Не знал».
СБ: «Коллеги, работает уже Андрей Сергеевич над этим вопросом».
АВ: «Ну мы поможем…».
СГ: «А почему не рассказал?»
СБ: «Потому что пока похвастаться нечем, очень сложно…»
АН: «А зачем рассказывать, пока не сделал?»
СГ: «Нам будет интересно знать, куда движемся».
СБ: «Смотрите, Санкт-Петербург в билетах авиационных до сих пор LED, Ленинград. Это замена во всех каталогах, там проблема чисто бюрократическая. А железная дорога – это военная организация».
АВ: «Я понял, я записал. Я тоже внимательный».
СБ: «Я просто знаю, что эта работа ведется, но пока…»
АН: «Помните историю с «Ласточкой», которая Великий Новгород – Петрозаводск? По-моему, коллега Свинцов чей-то карельский пост на «Фейсбуке» добавил, люди посчитали, сколько им стоит добраться из Петрозаводска… Все говорят: «Не полетит, не поедет, разорится» и так далее. Оказалось, что из Петрозаводска дешевле съездить в Новгород сейчас, чем на ракетах водных в Кижи. И к нам поехали дети, у нас постоянно едут школьные экскурсии. Стал суперпопулярный детский маршрут для карельских детей. Надеюсь, за ними поедут финны. Может быть, часть наших китайцев туда уедет, экскурсантов имею ввиду.
АВ: «Смешно».
АН: «Коллеги. иногда надо пробовать какие-то вещи, и их надо просто сделать и посмотреть. То, что ошибки будут – да, они точно будут. Но не попробуешь – не узнаешь в каких-то вещах. Новгород-на-Волхове – согласен, неудобно. Ещё масса неудобных вещей».
АВ: «Да это даже выговорить невозможно».
СБ: «Догадаться надо, когда набираешь».
СГ: «А иностранцам объясните!»
АВ: «Проблема понятна, это я выгляжу туповатым, но я с первого раза понял, не волнуйтесь».
АН: «Коллега из Марева у нас еще, да?»
СБ: «Маревым мы закончим».
Матвей Николаев (МН): «Матвей Николаев, «Новая новгородская газета». Вернемся всё-таки к нашим лопатам, диванам, больницам. Цифровая диагностика в больнице – это хорошо, но всё-таки предполагаются для этого врачи, который поставят диагноз. В Новгороде, я уверен, Андрей Сергеевич, вы знаете, дефицит кадров в больницах и особенно на скорой фельдшеров, врачей просто дикий. При этом у нас уже довольно долго, не один год работает медицинский институт, в который очень большой конкурс и выпускников оттуда тоже много. Но, как вы знаете, выпускники у нас не задерживаются, на нашей земле, в наших клиниках стараются не работать. Причем они именно стараются там не работать, стараются уезжать…».
АВ: «Можно, я отвечу?»
МН: «И такой вот вопрос: какие действия правительство предпримет, чтобы в ближайшее время, годы, месяцы, эту проблему решить? Она очень остро стоит. Лично общался с людьми на скорой, говорят, что на работе просто зашиваются, не вылезают, ездят сутками. Естественно, качество такого лечения, от таких специалистов, которые не спят, может привести к не очень хорошим последствиям. Спасибо».
АВ: «Знаете, я только что приехал из Перми, где тоже новый губернатор – Максим Решетников, и мы с ним обсуждали подобную проблему. Он говорит: «Представляешь, вот ЕГЭ, да? Кто сдает лучше всего, куда они едут? В какие вузы они едут после школ? Они едут в Москву, в Петербург и так далее. И у меня получается, что чем хуже у меня ЕГЭ, тем лучше, чтобы мне было. Вот когда я был федеральным чиновником, – говорит он, – мне было бы лучше…»
АН: «Московским он был чиновником».
АВ: «Московским, да. Выход один – распределение: отучился в этом вузе, и оставайся здесь, пять лет отработай. Хороший врач будет, да?
Обсудите это! Обсудите с родителями этих детей распределение, приписку под страхом чего-нибудь. Когда идёт такое движение, простого решения, я вам говорю по Перми, для меня что Пермь, что Новгород, эта проблема общая, нет.
Я вам скажу про Москву. В Москве сейчас прошла реформа медицинская – это фантастический опыт. Сначала были мягкие диваны, и я вам должен сказать очень злобно, что когда моя бабушка ходила, была живая, ходила в поликлиники, ей очень важно было сидеть на мягком диване. Там сидят больные люди, это немаловажная вещь. И цветочек – тоже немаловажная вещь.
Когда люди поняли, что это не страшно, у нас сейчас очередь сократилась, потому что возникла электронная запись – вы из дома записываетесь, – центральная база специалистов. Вот, что такое цифровая экономика, электронная. Это всё вместе.
Как удержать детей? Вы хотите, чтобы он дал вам популистский ответ? Конкретный ответ будет популистским, потому что нет хорошего решения. Либо вы прикрепляйте студентов и детей к территории, привязываете их, не глядя на то, что родители по этому поводу думают. Ваш ребёнок захочет уехать – вы что скажете? «Сиди здесь, потому что здесь учился»? Я посмотрю на вас, папаша. А он вас пошлет, ему 22 года. Понимаете».
ВН: «Извините, но если ребенок учится платно на врача, его никак не подпишешь на территорию! Делать больше бюджетных мест? Но у нас на бюджетных местах единицы!»
АВ: «Да, конечно. И опять это вопрос денег. Платите налоги не 13%, а 25%! Вы готовы? И тогда у вас будет больше бюджетных мест».
ВН: «Я готов! Но пусть тогда миллионеры тоже платят налоги! По-честному».
АВ: «Вот платите 25».
СБ: «Коллеги, сейчас мы лозунги достанем…»
АВ: «Конечно, лозунги разверните».
ВН: «Всех прикрепим, а за обучение платят мама-папа!»
СБ: «Пожалуйста, не превращайте дискуссию в базар. Андрей Сергеевич, можно вы не будете отвечать на вопрос про медицину, десять раз уже отвечали. Коллега может найти в открытых источниках. Время тратим».
АН: «У меня просто вопрос встречный. Посмотрите, у нас подати собирает государственная налоговая инспекция, федеральная. Она даёт нам прогноз по доходам на следующий год. Прогноз они дают по доходам существенно ниже, чем в этом году, я говорил. И бюджет Новгородской области будет существенно урезаться в каких-то вещах. Не в медицине. В медицине мы как минимум оставим те же деньги, которые есть. Что сделать вы предлагаете? Вы предлагаете что? Какие решения?»
МН: «Я не обладаю всей информацией, о которой вы говорите…»
АН: «Я вам скажу, что здесь действительно есть несколько подходов. Есть подход развивать бюджетные места. Правильно коллега говорит, для этого нужно, чтобы ректор университета плотно взаимодействовал с минобром. Минобр дает бюджетные места, это требует работы. Если коллега себя будет нормально показывать и сформулирует повестку свою перед минобром, то через год они нам добавят бюджетных мест. Они это не делают автоматически, в том числе на медицине».
АВ: «И никакой гарантии, что они останутся!»
АН: «Никакой гарантии нет».
АВ: «С бюджетных мест».
АН: «По поводу привязки людей к чему-то: позиция меняется радикально от того, кто вы. Если вы родитель или студент – вы категорически будете против. Я в одном районе разговариваю с людьми. Они говорят: «У нас нет молодых врачей». Я говорю: «А где ваши дети?» «А наши дети в Питере». Я говорю: «Ну а если вы сами понимаете и считаете невозможным для себя создавать здесь какую-то среду, в которой хотелось быть вашим детям, что подвигнет молодых врачей с Питера переехать сюда? Ничего».
Что может дать цифровая медицина здесь? Что может дать эта «Бережливая поликлиника», которую мы сейчас делаем? Она снимает объем бумажной работы с врача очень серьёзно. У меня жена – врач. У неё 70% времени – писанина, а не осмотр людей. Причём вы же знаете как формируется зарплата, то есть врачу платят за прием. Нам платит федеральный медицинский фонд за количество больных. Можно растить зарплату, если больше людей нормально принимают. Для этого нужно сделать так, чтобы врач ручкой не писал бесконечно вот эти тома. В коротком режиме решения никакого нету абсолютно».
АВ: «А можно и ненормально принимать, быстро, понимаете? Такие врачи есть. Быстро посмотрел – галочка, быстро посмотрел – галочка. Это очень сложная проблема. Я по Москве знаю, поскольку в общественной палате. Москва – богатый город, да? История с дефицитом та же самая. На скорой дефицит, тоже самое. И по поводу там с олигархов брать деньги. Вот берете с них деньги, что такое олигарх?..»
МН: «Это не я говорил».
АВ: «Не-не-не, секундочку, а я вам отвечу – откуда взять деньги. Он возьмёт и производство отсюда уберёт. Вот Дерипаска. Повысь ему налоги – он пойдет туда, где налоги меньше. Это сделает любой. Почему американские компании там в Китае, в Мексике и так далее? Налоги меньше. И наши – то же самое, они ищут, где налоги меньше. Повысь налоговую нагрузку, что он будет делать? Он будет предприятия разворачивать в другом месте. Ну, можно и так попробовать. Готовы рисковать? Готовы рисковать. Попробуйте».
СБ: «Коллеги, я волюнтаристски прекращаю дискуссию, Львовский – и все. Только если можно, коротко, Володь».
Владимир Львовский (ВЛ): «Постараюсь. Львовский Владимир, сельский житель, блогер. О репутации не забочусь, ворую документы, сдаю медиамагнатов в полиции. Проехал 235 км я, конечно, и с целью сделать подарок – вот это яблоки «Антоновка» из моего сада. И мы здесь находимся в микрорайоне Антоново… Там внутри моченые яблоки – отличная закуска. Алексей Алексеевич, я знаю, вы любите вискарь, как раз будет хорошо на обед».
АВ: «Да, сегодня использую, безусловно».
ВЛ: «Используйте. Ну, я хочу проехать муниципальную повестку, областную, и как сельский житель порассуждать о глобальном, о федеральной повестке. Меня волнует такая тема – охрана росгвардией губернаторов».
АВ: «Что же вас так волнует, да господи Боже мой!»
ВЛ: «Да-да-да. Понимаете, после того как была такая волна назначения новых лиц, ну, скажем так, не назначений, а направлений новых лиц в регионы, следом как-то, наверное, вслед за их активностью, работой какой-то последовал такой законопроект – взять их под охрану.
Мне это напоминает больше конвой, чем охрану. Вот скажите, Алексей Алексеевич и Андрей Сергеевич, может ли региональный руководитель стать Наполеоном и взять Москву? И не для этого Росгвардия, для защиты, как под Бородином оборонять вот таких активных людей, которые собираются изменить не только региональную повестку, но и федеральную. Когда вы будете Наполеоном? Спасибо».
АН: «Честно – не понял».
АВ: «Витиевато, ну не важно».
АН: «Витиевато, да».
АВ: «Вот смотрите. Раньше те губернаторы, которых я знал, ходили с полицейской охраной, омоновской – один-два человека. Они к нам приходит на «Эхо». Вы знаете, «Эхо», к сожалению, оказалось не самым безопасным местом даже для работающих журналистов. А сейчас ОМОН передан Росгвардии. Он в Москве просто передан весь Росгвардии. Я считаю, что если вы говорите об указе, это просто приведение в порядок вот этой передачи. ОМОН был передан, когда Росгвардия возникла.
Я вам скажу гораздо грубее. Я хожу с охраной 10 лет уже, а огромное количество психов, нестабильных людей, даже не врагов, а нестабильных людей, возникло здесь после истории с Украиной 2014 года. Это видно. Люди стали менее толерантными и более крикучими. Вы это видите по телевизору, да? Вроде приличные, при галстуках, но орут друг на друга, плюются, дают на телевидении в морду.
Представьте себе улицу. Если раньше на улице люди подходили и говорили: «Здравствуйте, как дела», то сейчас правда приходят люди агрессивные. И я с частной охранной, естественно. Нетерпимость в обществе за последние три года, в том числе агрессивность в поведении, резко возросла. В Москве точно. Если говорить о безопасности, то я, например, всегда говорю сыну: «Если к тебе там подходят – отойди в сторону». Раньше у меня в голову не приходило это говорить. Поэтому государственные служащие класса «А», которые раньше находились частично под охраной, теперь опекает Росгвардия. Полиция, да хоть тюремный надзиратель... (Иначе – прим. ред.) подойдут просто так, плюнут в морду или ножом полоснут, как Таню.
Просто нестабильность очень большая. Это яд, он разлит в воздухе, это абсолютно токсичная история. Она заражает всех: журналистов, политиков, экспертов, улицу. Поэтому давайте так: вопросы безопасности – мы о них много не говорим, но государство решает так. Поверьте мне, это очень красивая история, но это обычный ОМОН. Вот Татьяна сейчас находится под госзащитой, это называется госзащита. Но эти вот ребята оттуда. Они профессиональные, но понятно, что они не против киллера, они против хулигана или маньяка какого-нибудь. А киллер с крыши снимет и все дела, никакая охрана не защитит. И моя охрана такая же. В бубен дать кому-нибудь – это легко, а закрыть от пули – невозможно. Обычная история, поверьте мне».
СБ: «У Андрея Сергеевича, кстати, охраны нет. Кто угодно может практически пройти в здание правительства. Коллеги, давайте закончим».
АН и АВ: «Спасибо».
Фото: Сергей Суфтин.
