Нефть Brent
$73.30
+3.08%
12
Друзья! Незадолго до 14 февраля мы предложили читателям присылать стихи о любви. Стихов пришло целое море. Причем красивых, интересных, порой необычных. Часть мы уже опубликовали, но осталось еще очень много хорошей поэзии. В общем, мы решили не ограничиваться Днем влюбленных. Мы ведь любим не один день в году, а всегда. Поэтому будем постепенно знакомить вас с творчеством талантливых земляков. Пусть наша литературная рубрика станет постоянной.
Сегодня наш автор - Оля Арбат из Великого Новгорода.
***
Завтра у нее – все хорошо.
Можно плакать, завтра суббота.
Под подушкой ливень прошел,
А под сердцем – авиаперелеты.
Память - она не из мякиша крошек,
А как строгая глыба хлебов,
За ушами солоно, а гортань как поршень,
Хлеб да соль – вот и был таков.
Из горстей гвоздей тонкий черенок
Тянешь, рейку в левкасе купая,
Как подкову столярным клеем – что ж, ок:
Чиним булку, здесь багетная мастерская.
Волны мерят страсть и твердь живота,
Что неистребима к чести самшита.
У соленой воды океана одна частота:
Будет много любви – будет ноль защиты.
И, как Марта, сырого пороха не страшась:
Чтобы Быть, важно, полностью выгорая,
Отстраниться, уйти в безмолвную связь.
Ты уехал в это тридцать второе мая.
***
Осень в пекарне мира розовые жарит листья,
Снится вино и палуба, Сент-Экз в каюте брошен.
Сколько, моя любимая, было бессчетных писем,
Сколько стрекоз погибло, вывернувшись на брошь.
Это случилось ночью, крашенной ливнем и сажей,
Черный корабль, план битвы, и за винтом заря
Брань весела, ну же! Вряд ли ему нужна стража:
Только песка и масла, свечей пять сотен. Voilà!
Желтый, душистый, мятый, бархатный запах уюта,
Игрушечный мир в корОбке, бурей умыто сердце.
На высоте три тысячи дышится хлебом в каюте
Мы разрываем в клочья осенью – те хлебцы.
Полетели! Тридцать девять почтовых меж звезд,
Капли масла моторного Лайтнинга незаметные,
Как борта, что ушли в океаны ничьих слез,
Пролились над Марселем, угодив в медальон серебряный.
Тридцать девять почтовых! Он шел с ними, что было сил,
Замерял вес, говорил: «Господа, небо чистое».
А исчез с небес, и Господь сказал: если он и любил…
… аэродинамику и законы ee, девы пречистые.
Слева справил Бордо, правей – Каркасон…
Нынче ты вяжешь бант, предвкушая портвейн,
По большому счету с тобой в унисон
Накрываемся кожей воловьей, только где эти счеты, эй?!
Все на малых весах. Все вернется, взвесится.
Вёсны, белая кожа и ветер морей.
Скорость двадцать узлов. Авиатору не интересно знать
Содержимое писем. Так сигнальный огонь цельней.
Говорила Тулуза… Тулуза – далекий бог.
Как же кружево, милая, сберечь на рукавах,
Чтоб лететь, нам придется в ярости задирать зоб,
И закатывать к локтю рукава своего врага.
Между морем и небом парусов твоих жду,
Не прощается летчик дважды. Свет
От песка всех поющих дюн мира. Я иду
По орбите Сахары к тебе. Другой такой нет.
***
Непослушные кудри - папины,
Подзатыльники без счета - от мамы,
От бабушки - дорога каменная,
И губы, как начальник, а я в замах.
И дорогу целУю ту, как ужаленная,
Ненасытно, как лбов дорогих шквал,
Как хорошо сказала Цветаева,
Что Господь поцелуев моих не считал.
***
Сценарий
Диалог завершается рыхлым яблоком под одеялом,
Подсластить смоленую кожуру слезами – не до чая.
Главное могло случиться, не произошло – много и мало,
А завтра – косы, брови, складки на юбке. Скучанье.
Психика издевательски позволяет себе хихикать,
Соматика – мощный, яростный сом, будто пьяный.
И каждый в лоб: на нее смотри-ка.
Как возможно? Уместно? Чуть-чуть побыть желанной.
Это когда, как с горы, без остановки, растопырив ноздри.
Это, когда у мамы – деньги без спроса, но только в таком переплете,
Это у альтер-эго, сестры, вновь не родился ребенок, поздно.
И когда желтая морошка рот сиропно щекочет в лете.
Еще вместо кипятка кровь в посудине – так бывает?
И старик вместо куска мыла – флакон французского аромата.
Дорого. Дорого? Расстрою тебя: точно знаю. Рынок и цены.
И их бюджет – грустно, без вариантов.
И что еще важно… Выживаемость – столько-то. Но вот дальше?
За окнами – мужественность солдатская ее и сила.
Минуту. Желание похороню юное, ближайшее.
Спою шанти, напишу сценарий, выпью ром и – непобедима.
Ровный пробор, темные косы, любимая девочка – хлеб мой.
И всех моих дочерей, словно дел, перечесть трудно.
Вдруг перестало бы существовать, опрокинулось небо?
Я – за ним. За мной они. Не раздумывая ни минуты.
Ну, какие у нас дела? – Кисель из мыслей. – Варенье.
А из желаний – красоты, ягод, покоя. И сказок.
С двух до трех ночи – велю – каждая чтобы по стихотворенью,
Ты – наизусть, ты, надеюсь, понятно – в личные сообщения сразу.
А ты, любовь моя, убьешь вдохновение быстро и хладнокровно,
Нам сегодня отличное предстоит дело.
Яблок, банок, без сахара, с пузырями – живее пиши! – на здоровье!
Я приготовлю постель и ужин: девочка моя, будь смелой.
Я люблю его так, что могу, не глядя, пройти не мили, а ночи,
Со звезды на звезду порхая. У меня удачная обувь, добрые мысли.
Люблю, и смогла, научилась и – гляди, как звучит,
Выдирать память, убивать, обнулять – чтобы все чисто.
Это пудовый кусок души, где хлещет кровь на зеленый луг,
Где конфетное душит страстно горькое, молчаливое,
Это такое не вспаханное море потерь – нужен стальной плуг,
Чтобы поймать живое нутро, ошпаренное словами, забытьем, могилами.
Это такой красоты страх – не объять умом и бубнящей будущностью.
Это высохшая синева плавников, перламутровых перед смертью.
Это сила и смелость – смотреть назад, жить вперед, спать в насущном.
Это такой жест – отпустить тебя, моя изумительная Сью Верчью.
Главный герой он потому и главный, что ему достается:
Глупость человечью выслушивать, от бездарной любви лицо прятать.
Трудно быть Богом, но еще труднее тогда придется,
Когда из двух сердец половину необходимо продать. А иначе как?
Вот поднялся по лестнице – велосипед, окна, смятение, снежище.
Здесь уже черед героини, нужно, чтобы она решилась: пить или петь.
Сто тысяч ступеней ведут в кроличью нору, и здесь тысячи тысяч –
Хватит и чашек, и штопора, хватит и просто жить.
Вот она сходит с ума и идет далеко, чтобы не видели
Его глаза, как по капле источники услаждали чистое поле.
В грустный сезон на нем взошли, увы, оскорбительные
Вызрели, выстрелили слова недоверия. О, Оля.
Это божественный путь – по сценарию ты в тупике.
Ты уже знаешь, с утра готовишь хребет не для вафель, для груза.
Он предлагал варианты: ошибка, не верю. Но можно ли верить тебе?
Я не смогла б. И ушла. Моя сладкая муза-обуза.
Шелковой ночью не завершить бездонный сценарий,
У героини меняются платья, кольца, в сумке фигурная фляжка, а я
Пригрозила из темперамента вычеркнуть нежность, но пришел комментарий:
Я просто. Всегда любила рисовать. Тебя.
Фото: Сергей Гриднев
